Критика о романе "Обломов"

Н. А. Добролюбов

Ему (Гончарову. — Сост.) нет дела до читателя и до выводов, какие вы сделаете из романа: это уж ваше дело. Ошибетесь — пеняйте на свою близорукость, а ни­как не автора. Он представляет вам живое изображе­ние и ручается только за его сходство с действительно­стью; а там уж ваше дело определять степень достоин­ства изображенных предметов: он к этому совершенно равнодушен...

История о том, как лежит и спит добряк-ленивец Об­ломов и как ни дружба, ни любовь не могут пробудить и поднять его, — не бог весть какая важная история. Но в ней отразилась русская жизнь, в ней предстает перед на­ми живой, современный русский тип, отчеканенный с бес­пощадной строгостью и правильностью, в ней сказалось новое слово нашего общественного развития, произнесен­ное ясно и твердо, без отчаяния и ребяческих надежд, но с полным сознанием истины. Слово это — обломовщи­на; оно служит ключом к разгадке многих явлений рус­ской жизни, и оно придает роману Гончарова гораздо бо­лее общественного значения, нежели сколько имеют его все наши обличительные повести. В типе Обломова и во всей этой обломовщине мы видим нечто более, нежели просто удачное создание сильного таланта; мы находим в нем произведение русской жизни, знамение времени.,.

В чем заключаются главные черты обломовского ха­рактера? В совершенной инертности, происходящей от его апатии ко всему, что делается на свете. Причина же апатии заключается отчасти в его внешнем положении, отчасти же в образе его умственного и нравственного развития...

Ясно, что Обломов не тупая, апатичная натура, без стремлений и чувства, а человек, тоже чего-то ищущий в своей жизни, о чем-то думающий. Но гнусная при­вычка получать удовлетворение своих желаний не от собственных умственных усилий, а от других, — разви­ла в нем апатическую неподвижность и повергла его в жалкое состояние нравственного рабства. Рабство это так переплетается с барством Обломова, так они взаимно проникают друг в друга и одно другим обусловливают­ся, что, кажется, нет ни малейшей возможности провести между ними какую-нибудь границу. Это нравственное рабство Обломова составляет едва ли не самую любо­пытную сторону его личности и всей его истории.

Давно уже замечено, что все герои замечательней­ших русских повестей и романов страдают оттого, что не видят цели в жизни и не находят себе приличной деятельности. Вследствие того они чувствуют скуку и отвращение от всякого дела, а чем представляют ра­зительное сходство с Обломовым. В самом деле — рас­кройте, например, «Онегина», «Героя нашего времени», «Кто виноват?», «Рудина» или «Лишнего человека», или «Гамлета Щигровского уезда», — в каждом из них вы найдете черты, почти буквально сходные с Чертами Об­ломова...

Гончаров, умевший понять и показать нам нашу об­ломовщину, не мог, однако, не заплатить дань общему заблуждению, до сих пор столь сильному в нашем об­ществе: он решился похоронить обломовщину, сказать ей похвальное надгробное слово. «Прощай, старая Обломовка, ты отжила свой век», — говорит он устами Штольца, и говорит неправду. Вся Россия, которая про­читала или прочтет «Обломова», не согласится с этим. Нет, Обломовка есть наша прямая родина, ее владель­цы — наши воспитатели, ее триста Захаров всегда го­товы к услугам...

Отдавая дань своему времени, г. Гончаров вывел и противоядие Обломову — Штольца. Но по поводу это­го лица мы должны еще раз повторить наше постоян­ное мнение, — что литература не может забегать слиш­ком далеко вперед жизни. Штольцев, людей с цельным, деятельным характером, при котором всякая мысль тот­час же является стремлением и переходит в дело, еще нет в жизни нашего общества...

Ольга, по своему развитию, представляет высший иде­ал, какой только может теперь русский художник выдуше теплоты, не подшучивая над ней и не желая ее приголубить. Зато Тарантьев мерзавец, мазурик; ком грязи, скверный булыжник сидит у него в груди вместо сердца, и Тарантьева мы ненавидим, так что, явись он живой перед нами, мы бы почли за наслаждение побить его собственноручно...

Но ничье обожание (даже считая тут чувства Ольги в лучшую пору ее увлечения) не трогает нас так, как любовь Агафьи Матвеевны к Обломову, той самой Ага­фьи Матвеевны Пшеницыной, которая с первого своего появления показалась нам злым ангелом Ильи Ильи­ча, — и увы! действительно сделалась его злым анге­лом. Агафья Матвеевна, тихая, преданная, всякую ми­нуту готовая умереть за нашего друга, действительно загубила его вконец, навалила гробовой камень над всеми его стремлениями, ввергнула его в зияющую пу­чину на миг оставленной обломовщины, но этой жен­щине все будет прощено за то, что она много люби­ла...

...Заспанный Обломов, уроженец заспанной, но все-таки поэтической Обломовки, свободен от нравственных болезней, какими страдает не один из практических лю­дей, кидающих в него камнями. Он не имеет ничего общего с бесчисленной массой грешников нашего вре­мени, самонадеянно берущихся за дела, к которым не имеют призвания. Он не заражен житейским развра­том и на всякую вещь смотрит прямо, не считая нуж­ным стесняться перед кем-нибудь или перед чем-ни­будь в жизни. Он сам не способен ни к какой деятель­ности, усилия Андрея и Ольги к пробуждению этой апатии остались без успеха, но из этого еще далеко не следует, чтоб другие люди при других условиях не мог­ли подвинуть Обломова на мысль и благое дело. Ребе­нок по натуре и по условиям своего развития, Илья Ильич во многом оставил за собой чистоту а простоту ребенка, качества драгоценные во взрослом человеке, качества, которые сами по себе, посреди величайшей практической запутанности, часто открывают нам об­ласть правды и временами ставят неопытного, мечта­тельного чудака и выше предрассудков своего века, и выше целой толпы дельцов, его окружающих...

Обломов, как живое лицо, достаточно полон для того, чтоб мы могли судить о нем в разных положениях, даже не замеченных его автором. По практичности, по силе воли, по знанию жизни он далеко ниже своей Оль­ги и Штольца, людей хороших и современных; по инстинкту правды и теплоте своей натуры он их несом­ненно выше...

Не за комические стороны, не за жалостную жизнь, не за проявление общих всем нам слабостей любим мы Илью Ильича Обломова. Он дорог нам как человек своего края и своего времени, как незлобный и неж­ный ребенок, способный, при иных обстоятельствах жиз­ни и ином развитии, на дела истинной любви и мило­сердия...

И наконец, он любезен нам как чудак, который в нашу эпоху себялюбия, ухищрений и неправды мирно покончил свой век, не обидевши ни одного человека, не обманувши ни одного человека и не научивши ни одно­го человека чему-нибудь скверному. 1859 г.

(Из статьи  «Обломов». Роман И. А. Гончарова»)

Д. И. Писарев

Огромная идея автора во всем величии своей про­стоты улеглась в соответствующую ей рамку. По этой идее построен весь план романа, построен так обдуман­но, что в нем нет ни одной случайности, ни одного ввод­ного лица, ни одной лишней подробности; через все отдельные сцены проходит основная идея, и между тем во имя этой идеи автор не делает ни одного уклонения от действительности, не жертвует ни одной частностию во внешней отделке лиц, характеров и положений. Все строго естественно и между тем вполне осмысленно, про­никнуто идеею...

В романе г. Гончарова внутренняя жизнь действую­щих лиц открыта перед глазами читателя; нет путани­цы внешних событий, нет придуманных и рассчитан­ных эффектов, и потому анализ автора ни на минуту не теряет своей отчетливости и спокойной проницатель­ности. Идея не дробится в сплетении разнообразных происшествий; она стройно и просто развивается сама из себя, проводится до конца и до конца поддерживает собою весь интерес, без помощи посторонних, побочных, вводных обстоятельств. Эта идея так широка, она ох­ватывает собою так много сторон нашей жизни, что, воп­лощая одну эту идею, не уклоняясь от нее ни на шаг, автор мог, без малейшей натяжки, коснуться чуть ли не всех вопросов, занимающих в настоящее время обще­ство...

Главною идеею автора, насколько можно судить по названию и по ходу действия, было изобразить состоя­ние спокойной и покорной апатии... между тем после прочтения у читателя может возникнуть вопрос: что хотел сделать автор? Какая главная цель руководила им? Не хотел ли он проследить развитие чувства любви, анализировать до мельчайших подробностей те видо­изменения, которые испытывает душа женщины, взвол­нованной сильным и глубоким чувством?..

В «Обломове» мы видим две картины, одинаково за­конченные, поставленные рядом, проникающие и допол­няющие одна другую. Главная идеи автора выдержана до конца; но во время процесса творчества представи­лась новая психологическая задача, которая не мешает развитию первой мысли, сама разрешается до такой сте­пени полно, как не разрешалась, может быть, никогда. Редкий роман .обнаруживал в своем авторе такую силу анализа, такое полное и тонкое знание человеческой при­роды вообще и женской в особенности; редкий роман когда-либо совмещал в себе две до такой степени ог­ромные психологические задачи, редкий возводил сое­динение двух таких задач до такого стройного и, по-видимому, несложного целого... 1859 г.

(Из статьи «Обломов» )

Д. С. Мережковский

Для Гончарова на земле — все, вся его любовь, вся его жизнь. Он не рвется от земли, он крепко привязан К ней, и, подобно античным поэтам, видит в ней свою ро­дину; прекрасный, уютный человеческий мир он не со­гласится отдать за звездные пространства неба, за чу­жие тайны природы,..

Степень оптимизма писателя лучше всего определя­ется его отношением к смерти...  Обломов умер  мгновенно, от апоплексического удара; никто и не видел, как он незаметно перешел в другой мир...

Вот спокойный взгляд на смерть, каким он был в древности, у простых и здоровых людей. Смерть — толь­ко вечер жизни, когда легкие тени Элизиума слетают на очи и смежают их для вечного сна...

Трагизм пошлости, спокойный, будничный трагизм — основная тема «Обломова»... Пошлость, торжествующая над чистотой сердца, любовью, идеалами — вот для Гон­чарова основной трагизм жизни.

Гомер в своих описаниях подолгу останавливался с особенною любовью на прозаических подробностях жиз­ни... Такая же античная любовь к будничной стороне жизни, такая же способность одним прикосновением преображать прозу действительности в поэзию и красоту, составляет характерную черту Пушкина и Гончарова. Перечтите «Сон Обломова». Еда, чаепитие, заказыва­ние кушаний, болтовня, забавы старосветских помещи­ков принимают здесь гомеровские идеальные очерта­ния...

Кажется, что творец «Обломова» покидает здесь перо и берется за древнюю лиру; он уже не описывает — он воспевает нравы обломовцев, которых недаром прирав­нивает к  «олимпийским богам»...

Гончаров показывает нам не только влияние харак­тера на среду, на все мелочи бытовой обстановки, но и обратно — влияние среды на характер.

Он следит, как мягкие степные очертания холмов, как жаркое «румяное» солнце Обломовки отразилось на меч­тательном ленивом и кротком характере Ильи Ильи­ча...

Один из основных мотивов Гончарова — сопостав­ление с праздными, нерешительными характерами лич­ностей деятельных, резких, с твердой до жестокости во­лей...

Все замечали, да и сам автор сознается, что немец Штольц — неудачная, выдуманная фигура. Чувству­ешь утомление от длинных и холодных разговоров его с Ольгой. Он тем более теряет в наших глазах, что сто­ит рядом с Обломовым, как автомат с живым челове­ком... 1890 г.

(Из статьи «Вечные спутники. Гончаров» )

Н. О. Лосский

Страстность и могучую силу воли можно считать при­надлежащими к числу основных свойств русского на­рода. Но в русском народе встречается и обломовщина, та ленность и пассивность, которая превосходно изобра­жена в романе Гончарова «Обломо»...

Человек, стремящийся к идеалу абсолютно совершенного бытия, живущий им в мечтах и зорко подмечаю­щий несовершенства нашей жизни вообще и недостат­ки собственной деятельности, разочаровывается на каж­дом шагу и в других людях, и в их предприятиях, и в своих собственных попытках творчества. Он берется то за одно, то за другое дело, ничего не доводит до конца и наконец перестает бороться за жизнь, погружается в лень и апатию. Таков именно Обломов.

И юности Обломов мечтал о «доблести, деятельности»; «ему были доступны наслаждения высоких помыслов», он воображал себя полководцем, мыслителем, великим художником,.. И это не пустые мечты он в самом деле талантлив и умен...

Если бы к этому таланту присоединить упорный труд обработки деталей, то он мог бы стать поэтом, дающим законченные художественные произведения. Дли дости­жения этой цели нужно выработать привычку к систе­матическому труду. Но первые шаги самостоятельной жизни Обломова не содействовали выработке такой при­вычке...

Окончательно опустившись, Обломов «иногда плачет холодными слезами безнадежности по светлом, навсег­да утраченном идеале жизни»... Но Штольц и в это время говорит, что «в душе его всегда будет чисто, свет­ло, честно», и после смерти Обломова Штольц вместе с Ольгой вспоминает «чистую, как хрусталь, душу покой­ного» ...

Что же такое «обломовщина»? Добролюбов объяс­нил ее влиянием крепостного права и крайне презри­тельно оценивает характер Обломова; привлекательные черты его души он отрицает и думает, что внесение шх в роман есть неправильное изображение действитель­ности...

Конечно, крепостное право способствовало распрост­ранению обломовщины среди людей, пользующихся плодами крепостного труда, и среди придавленных ими крестьян, однако лишь как второстепенное условие. Гон­чаров, будучи великим художником, дал образ Обломова в такой полноте, которая открывает глубинные условия, ведущие к уклонению от систематического, полного скуч­ных мелочей труда и порождающие в конце концов лен­ность...

Обломовщина есть во многих случаях оборотная сто­рона высоких свойств русского человека — стремле­ния к полному совершенству и чуткости к недостат­кам нашей действительности...

Частичная обломовщина выражается у русских лю­дей в небрежности, неточности, неряшливости, опазды­вании на собрания, в театр, на условленные встречи. Бо­гато одаренные русские люди нередко ограничиваются только оригинальным замыслом, только планом какой-нибудь работы, не доводя ее до осуществления... 1957 г.

(Из статьи «Характер русского народа»)

В. К. Кантор

«Обломов» — из тех русских романов, к которым постоянно обращается мысль: не только для литерату­роведческих штудий, но прежде всего для того, чтобы понять принципы и особенности развития отечествен­ной культуры...

Роман Гончарова каждый раз трактовался по-ново­му, причем менялась не характеристика образа, — все сходилось, что в Обломове изображен сонный ленивец, — менялась опенка, менялось отношение к герою...

Герой романа Илья Обломов далеко не одномерен: он представляется трагическим героем, изображенным иронически, хотя с горькой иронией, возможно, даже с любовью...

С позиции человека живого, пытавшегося преодолеть засыпание-умирание своей культуры, рисовал Гончаров (как Гоголь, как Чаадаев) окружавшую его действитель­ность...

Для того чтобы совершить богатырское деяние, буду­щему герою надо было бы прежде всего выдержать бой с Обломовкой, укоренившейся в его душе...

Гончаров слегка иронизирует, но вместе с тем ясно сообщает, что няня «влагала в детскую Душу память и воображение Илиаду русской жизни», иными словами, у нас есть основание для параллели: Илья Муромец — Илья Обломов.

Укажем хотя бы на имя — Илья, достаточно редкое для литературного героя. Оба сидят сиднем до тридца­ти трех лет, когда о. ними начинают происходить некие события, К Илье Муромцу являются калики «перехожие-переброжие», исцеляют его, наделяя силой, и он, явившись ко двору великого князя Владимира, затем отправляется странствовать, совершая подвиги. К Илье Обломову, уже обалдевшему от своего лежания на по­стели (будто на печи), является старый друг Андрей Штольц, тоже путешествующий по всему миру, ставит Илью на ноги, везет ко двору (не великого князя, разу­меется) Ольги Ильинской, где, наподобие тут уж скорее не богатыря, а рыцаря, Илья Ильич совершает «подви­ги» а честь дамы: не лежит после обеда, ездит с Ольгой а театр, читает книги и пересказывает их ей...

Не Обломов виноват в общественной спячке, он про­сто никак не может преодолеть ее, вырваться из сковы­вающих пут сна. Но, в отличие от представителей ос­тальных слоев общества, именно у дворянина Обломова есть эта возможность, возможность выбора. И его тра­гическая вина, по Гончарову, в том и состоит, что он этой возможностью, подаренной ему историческим раз­витием, не пользуется. Дело в том, что русское дворян­ство, выросшее на субстрите крепостного рабства, как и свободное население античных полисов, использовавших рабский труд, имело все предпосылки для высокого досуга — основного условия творческой деятельности. Через деятельность Пушкина, Чаадаева, декабристов, Герлена, Льва Толстого шла духовная подготовка все­общего освобождения. В общество вносилась идея сво­боды...

Способен ли реализовать себя Илья Ильич, преодо­лев архетип «обломовщины»? Это и была проблема, ре­шавшаяся Гончаровым. Ведь сила у героя есть; не слу­чайно его сопоставление с Ильей Муромцем. Но любое развитие означает выход за пределы себя, преодоление неподвижности, стабильности, что предполагает усилие, ибо человеком никто не рождается...

Герой гибнет в борьбе с косным и враждебным ок­ружением, желающим погубить его свободно-деятелъную личность. Напротив, близкие пытаются поддержи­вать деятельное начало в герое, ибо оно в нем есть...

Прежде физической смерти наступает духовная по­гибель...

Представителем активного цивилизующего начала в романе Гончарова выступает Андрей Штольц, которо­му так не повезло в русской критике...

Отчего так не любят Штольца? На нем, пожалуй, са­мый страшный грех: он, как русский капиталист, взя­тый с его идеальной стороны. Слово же «капиталист» звучит для нас почти ругательством...

А буржуазный пафос Штольца был В этот момент много прогрессивнее для России, чем крепостнический застой...

В Штольце Гончарона интересовало слияние, синтез двух культур...

Гончаров утверждает, что такое двукультурие наибо­лее перспективно для развития человеческой личности, а стало быть, и ее деятельности на благо людей, наибо­лее продуктивно для духовного обогащения той стра­ны, той культуры, где эта личность существует... 1989 г.

(Из статьи «Долгий навык к сну»)

П. Вайль, А. Генис

Ежегодный круговорот природы, мерное и своевре­менное чередование сезонов составляет внутреннюю ос­нову, скелет прославленного романа. Идеальная Обломовка, в которой «правильно и невозмутимо совершается годовой круг», — прообраз всей конструкции «Обломова». Сюжет послушно следует временам года, находя в сми­рении перед вечным порядком оправдания своего су­ществования...

С историко-литературной точки зрения «Обломов» — связующее звено между первой и второй воловинами XIX века. Гончаров, взяв лишнего человеки у Пушкина и Лермонтова, придал ему подчеркнуто национальные черты, поселив его в гоголевской вселенной, где Обломов тоскует по толстовскому идеалу универсальной «се­мейственности»...

В «Обломове» все слова не принадлежат героям, сле­дует читать не напрямую, как предварительную крити­ку романа, а как художественно изображенное слово. Только тогда обнаружится двойственность Обломова, ге­роя, далеко выступающего за пределы сюжета...

Трагический финал любви Обломова объясняется как раз тем, что он видел их союз скульптурной группой, объединением двух статуй, замерших в вечности.

Но Ольга — не статуя. Для нее, для Штольца, да и для всех остальных персонажей Гончаров находит дру­гую аналогию —  машина.

Конфликт романа — это столкновение статуи с ма­шиной. Первая —- прекрасна, вторая — функциональ­на. Одна стоит, другая движется. Переход из статично­го в динамичное состояние — любовь Обломова к Ольге — ставит и главного героя в положение машины. Любовь — заводной ключ, который приводит в дейст­вие роман. Завод кончается, и Обломов замирает — и умирает — у себя, на Выборгской стороне...

При этом Обломов единственный настоящий чело­век в романе, единственный, чье существование не ис­черпывается принятой на себя ролью...

Какой бы вид деятельности не предлагал окружаю­щий мир Обломову, тот всегда находит способ уви­деть в нем пустую суету, разменивающую душу на пус­тяки. Ведь мир требует от человека быть не цельной личностью, а только ее частью — мужем, чиновником, героем. И тут уж Штольцу нечего возразить Обломо­ву...

Утопия Обломова — это мир, вышедший из истории, мир настолько прекрасный, что его нельзя улучшить. А значит — мир, лишенный цели...

Обломовка — это смерть. Так Гончаров приводит сво­его героя к трагическому парадоксу. Несовместимость Обломова с миром «других» происходит оттого, что он мертвый среди живых. Его завершенность, закончен­ность, одинокая самодостаточность — это совершенст­во трупа, мумии. Или — прекрасной, но неподвижной статуи...

1995 г.

(Из статьи «Обломов и «другие»)

Ю. М. Лощиц

Проблема Обломова... Феномен Обломова... Мы те­перь все отчетливее видим, что это не пустые слова, что за ними стоят некие громады животрепещущего мате­риала, что нам тут Всем есть над чем «думу отвести». Скажем так: существует как данность сложнейший ху­дожественный образ. Но каковы его реальные жизнен­ные подоплеки?..

Казалось бы, подоплека известна — современная пи­сателю помещичья, крепостническая Россия с ее обло­мовщиной...

В образе Обломова мы имеем необыкновенно высо­кую степень приращения к личности писателя, вдох­нувшего в этот образ жизнь...

Обломов не автопортрет писателя, тем более не автошарж. Но в Обломове творчески преломилось очень мно­го от личности и жизненной судьбы Гончарова — факт, от которого нам не уйти...

Сказочно-мифологическая подоплека романного дей­ствия в «Обломове» настолько значительна, идеологи­чески весома, что реалистический метод Гончарова так и хочется назвать здесь как-то по-особому: определить его — пусть начерно, условно, в рабочем порядке — как некий мифологический реализм...

Итак, «Обломов» — «большая сказка». Нетрудно до­гадаться, что в таком случае ее ядром по праву следует считать «Сон Обломова». «Сон» — образный и смыс­ловой ключ к пониманию всего произведения, идейно-художественного средоточия романа. Действительность, изображенная Гончаровым, простирается далеко за пре­делы Обломовки, но подлинная столица «сонного цар­ства», безусловно, фамильная вотчина Ильи Ильича...

«Сонное царство» Обломовки графически можно изо­бразить в виде замкнутого круга. Кстати, круг имеет прямое отношение к фамилии Ильи Ильича и, следова­тельно, к названию деревни, где прошло его детство. Как известно, одно из архаических значений слова «обло» — круг, окружность (отсюда «облако», «область»)...

Но еще явственнее в фамилии Ильи Ильича просту­пает другое значение, и его, на наш взгляд, и имел в первую очередь в виду автор. Это значение обломка. В самом деле, что такое обломовское существование, как не обломок некогда полноценной и всеохватывающей жизни? И что такое Обломовка, как не всеми забы­тый, чудом уцелевший «блаженный уголок» — обломок Эдема?..

Основной фольклорный прообраз Обломова в рома­не ~ не былинный богатырь Илья, а мудрый сказоч­ный дурак Емеля...

В ярком сказочном подсвете перед нами — не про­сто лентяй и дурак. Это мудрый дурак. Он — тот са­мый лежачий камень, под который вопреки естественнонаучному пословичному наблюдению вода в конце концов все-таки течет...

«Сонное царство» рушится не оттого, что слишком ленив Илья Ильич, а потому, что поразительно деятелен его приятель. По воле Штольца «сонное царство» дол­жно превратиться в... станцию железной дороги, а об­ломовские мужички пойдут «работать насыпь».

Вот и столкнулись на полном разгоне неповоротли­вая Емелина печь и жаркий паровоз, сказка и явь, древ­ний миф и трезвая действительность середины XIX ве­ка...

Гончаровский Штольц... Если уж искать для него у Гёте соответствующий прообраз, то таким прообразом будет скорее Мефистофель...

Как известно, гётевский Мефистофель поступил вов­се не оригинально, подсунув Фаусту в качестве возлюб­ленной и любовницы невинную Гретхен...

Со времен наущения Евы нечистый всегда успешней всего действует через женщину...

Штольц... ведь тоже — не постесняемся этого рез­кого слова — буквально подсовывает Обломову Ольгу. Причем делает это, предварительно сговорившись с нею об условии «розыгрыша»...

Отношения Обломова и Ольги развиваются в двух планах: прекрасная поэма зарождающейся и расцвета­ющей любви оказывается одновременно и тривиальной историей «соблазна», орудием которого суждено быть возлюбленной Ильи Ильича...

Влюбленность Ольги носит явно экспериментальный характер. Это идеологическая, головная, заданная влюб­ленность...

Но поскольку эксперимент с Обломовым, как мы зна­ем, не удался, приходится Штольцу как-то иначе пристраивать Ольгу,  какое-то иное времяпрепровождение ей подбирать. Остается ему влюбить в себя Ольгу...

От семейного счастья Андрея и Ольги, пространно описанного на страницах романа, веет такой безбытий­ной скукой, такой приторностью и фальшью, что это их розовое счастье глядится каким-то справедливым возмез­дием им обоим за вольный или невольный розыгрыш Обломова...

Если Штольц — антипод Обломова, то Пшеницына в такой же степени — антипод Ольги...

К сожалению, русская критическая мысль как-то про­глядела Пшеницыну, а скорей всего поддалась гипнозу мнения Штольца, с точки зрения которого Пшеницына есть чудовище, погубившее Обломова...

Любовь Агафьи Матвеевны, почти безмолвная, нелов­кая, не умеющая выразиться в красивых, нежных словах и впечатляющих жестах, любовь, как-то вечно присыпан­ная сдобной мукой, но когда надо, то жертвенная, цели­ком устремленная на свой объект, а не на саму себя, — эта любовь незаметно преображает простую, заурядную женщину, становится содержанием всей ее жизни...

Уже современники писателя обратили внимание на го, что в тексте «Обломова» глубинная перекличка с об­разами и проблемами «Дон-Кихота». В этом творении Сервантеса, как известно, предельно обнажено одно из корневых противоречий человеческого сознания — противоречия между идеальным и реальным, вообра­жаемым и действительным. Фанатичная вера Дон-Ки­хота в непреложную реальность своих грез катастрофи­чески противопоставлена практицизму его человеческого окружения...

При всем том обломовское «донкихотство», конечно, чисто русского свойства, в нем нет воинственной исс­тупленности...

Если аналогии с героями и проблемами произведе­ний Гёте и Сервантеса носят в «Обломове» по преи­муществу подспудный характер, то противопоставление Ильи Ильича с Гамлетом дано, так сказать, открытым текстом.. В пятой главе второй части романа чита­ем: «Что ему делать теперь? Идти вперед или остаться? Этот обломовский вопрос был для него глубже гамле­товского». И немного ниже — еще: «Быть или не быть?»...

Гамлет ушел из жизни, не разрешив своего сомне­ния. Не так с Обломовым... Илья Ильич окончательно решает вопрос в одну из двух возможных сторон. Пусть робко, с опасением, с оглядкой, но он все же собирается с духом, чтобы сказать себе, Ольге, Штольцу, всему миру: я не хочу делать...

Философию Обломова вполне можно назвать утопи­ческой, преобладает не рассмотрение бытия, имеющего­ся в наличии, а — через отталкивание от действитель­ности —  мечта об ином бытии...

Бытовое непротивленчество Обломова причудливо, но вполне узнаваемо отразится в русской действительности второй половины прошлого века — мы имеем в виду преж­де всего толстовскую теорию и практику непротивле­ния злу насилием...

Обломов умирает, но «проблема Обломова» удивитель­но живуча. Обломовская мечта о «полном», «целом» че­ловеке ранит, тревожит, требует ответа...

«Проблема Обломова»  остросовременна.  Неполнота и несовершенство человека в этой проблеме обескура­живающе наглядны... 1996 г.

(Из статьи «Несовершенный человек»)