Лирика А.С. Пушкина

Жанры лирики Пушкина:

Традиционно выделяются следующие жанры лирики поэта:

1. Ода — жанр воспевающий, торжественное лирическое стихо­творение, воспевающее героические подвиги. Восходит к традици­ям классицизма. Напр. ода «Вольность» (1817).

2. Элегия — жанр романтической поэзии, стихотворение, пронизанное печалью, грустным раздумьем поэта о жизни, судьбе, своей мечте. Напр. «Погасло дневное светило...» (1820).

3. Послание — обращение к другому лицу. Жанр, не связанный с определенной традицией. У Пушкина в основе посланий лежит соединение начала личного с началом общественным, граждан­ским. По своей проблематике шире, чем конкретная жизненная ситуация. Напр. «К Чаадаеву» (1818).

4. Эпиграмма — сатирическое стихотворение, адресованное оп­ределенному лицу. Напр. «На Воронцова» (1824), «На Александ­ра 1» (1824).

5.  Песня — напр. «Песнь о Вещем Олеге» (1822). Жанр восхо­дит к традициям устного народного творчества. «Песни Западных славян» (1834).

6. Романс — напр. «Я здесь, Инезилья...» (1830).

7. Сонет — напр. «Суровый Дант не презирал сонета...» (1830).

8.  Сатира — напр. «Румяный критик мой, насмешник толсто­пузый...» (1830).

9.  Лирические стихотворения, не укладывающиеся в старые рамки (большинство стихотворений Пушкина). Напр. «К морю» (1824) — стихотворение имеет черты элегии, но написано в форме послания. «Деревня» (1819) — стихотворение имеет черты класси­ческой элегии, но поднимает ряд гражданских проблем. «Анчар» (1828) — стихотворение имеет черты баллады, но сама по себе фа­була не является главной; главное — обличительный пафос (черты сатиры).

Тема поэта и поэзии в творчестве Пушкина:

а) Гражданская позиция поэта, продолжение традиций Ради­щева и Рылеева, выступление против крепостничества. Напр. ода «Вольность»:

Где ты, где ты, гроза царей,

Свободы гордая певица?

Приди, сорви с меня венок,

Разбей изнеженную лиру...

Хочу воспеть свободу миру.

На тронах поразить порок.

Стихотворение «К Н. Я. Плюсковой» (1818):

На лире скромной, благородной

Земных богов я не хвалил

И силе в гордости свободной

Кадилом лести не кадил.

…

Я пел на троне добродетель

С ее приветною красой.

Любовь и тайная свобода

Внушали сердцу гимн простой,

И неподкупный голос мой

Был эхо русского народа.

б) Проблема свободы творчества.

Эта тема отражается в стихотворении «Разговор книгопродавца с поэтом»:

Книгопродавец:

— Итак, любовью утомленный,

Наскуча лепетом молвы,

Заране отказались вы

От вашей лиры вдохновенной.

Теперь, оставя шумный свет,

И муз, и ветреную моду,

Что ж изберете вы?

Поэт:

— Свободу.

В стихотворении «Поэте (1827):

Пока не требует поэта

К священной жертве Аполлон,

В заботах суетного света

Он малодушно погружен;

Молчит его святая лира;

Душа вкушает хладный сон,

И меж детей ничтожных мира,

Быть может, всех ничтожней он.

Но лишь божественный глагол

До слуха чуткого коснется,

Душа поэта встрепенется,

Как пробудившийся орел.

в) Богоизбранность поэта, ощущение им своей ответственности за происходящее на земле.

Стихотворение «Пророк» (1826).

Здесь Пушкин обращается к образам библейской мифологии. В начале стихотворения нашли отражение душевная опустошен­ность, которая мучила Пушкина в годы «кризиса», и чудесное преображение чувств и способностей, осознание своей миссии про­рока. Чувства поэта предельно обостряются: открывается «мудрое зрение» («Отверзлись вещие зеницы, как у испуганной орли­цы...»), а также расширяется восприятие внешнего мира слухом («Моих ушей коснулся он, и их наполнил шум и звон. И внял я неба содроганье, и горний ангелов полет, и гад морских подводный ход, и дольней лозы прозябанье...»). Поэт задается вопросом, возможно ли это изощренно-тонкое восприятие и мудрое наблюдение пере­дать обыкновенным человеческим словом («И он к устам моим приник, и вырвал грешный мой язык, и празднословный и лука­вый, и жало мудрыя змеи в уста замершие мои вложил десницею кровавой...»). По натуреалисту необходим «жар сердца». Только очень высокий накал чувств может переплавить обыденную проза­ическую жизнь в чистое поэтическое золото («И он мне грудь рас­сек мечом, и сердце трепетное вынул, и угль, пылающий огнем, во грудь отверстую водвинул...»). Одной острой наблюдательности и умения поэтически рассказать о том, что видишь, недостаточно для настоящего искусства, это мертвое фотографирование, нату­рализм. Необходимо активное отношение к наблюдаемому, уме­ние оценивать его с определенной точки зрения, нужна глубокая и верная идея, наполняющая душу поэта. Так завершается пре­ображение пророка: поэт приходит к мысли, что он должен не просто утешать, радовать людей или доставлять им наслаждение своим творчеством, а учить читателя, вести его за собой («И бога глас ко мне воззвал: «Восстань, пророк, и виждь, и внемли, испол­нись волею моей и, обходя моря и земли, глаголом жги сердца людей!»).

г) Гуманистический пафос поэзии, осознание своего долга перед

народом.

В стихотворении «Памятник» (1836) Пушкин излагает своего рода программу творчества, указывает, на что был направлен его пафос.

Я памятник воздвиг себе нерукотворный,

К нему не зарастет народная тропа...

Пушкин в первых же строках провозглашает основную цен­ность и мерило творчества любого поэта — народность. В чем имен­но состоит народность, Пушкин раскрывает далее.

И долго буду тем любезен я народу,

Что чувства добрые я лирой пробуждал,

Что в мой жестокий век восславил я свободу

И милость к падшим призывал.

В этих строках утверждается гуманистическая идея творчества. Поэт, по мнению Пушкина, должен пытаться делать людей лучше, не упрекать их в невежестве и темноте, но указывать, куда им следует двигаться. И здесь художник должен слушать только веление собственного сердца:

Веленью божию, о, муза, будь послушна,

Обиды не страшась, не требуя венца,

Хвалу и клевету приемли равнодушно

И не оспоривай глупца.

Характерно в этом отношении стихотворение «Поэт и толпа» (1928), где Пушкин показывает своего антипода, поэта, не желаю­щего снизойти до народа.

Поэт на лире вдохновенной

Рукой рассеянной бряцал.

…

И толковала чернь тупая:

«Зачем он звучно так поет?

Напрасно ухо поражая,

К какой он цели нас ведет?

О чем бренчит? чему нас учит?

Зачем сердца волнует, мучит,

Как своенравный чародей?

Как ветер, песнь его свободна,

Зато, как ветер, и бесплодна:

Какая польза нам от ней?»

Поэт:

Молчи, бессмысленный народ,

Поденщик, раб нужды, забот!..

На упреки поэта чернь отвечает:

Нет, если ты небес избранник,

Свой дар, божественный посланник,

Во благо нам употребляй:

Сердца собратьев исправляй,

Мы малодушны, мы коварны,

Бесстыдны, злы, неблагодарны;

…

Гнездятся в нас клубом пороки.

Ты можешь, ближнего любя,

Давать нам смелые уроки,

А мы послушаем тебя.

На это поэт отвечает:

Подите прочь — какое дело

Поэту мирному до вас!

В разврате каменейте смело,

Не оживит вас лиры глас!

…

Не для житейского волненья,

Не для корысти,

Не для битв,

Мы рождены для вдохновенья,

Для звуков сладких и молитв.

Пушкин полемизирует с точкой зрения поэта. «Чернь» в пони­мании поэта-антипода в данном стихотворении резко отличается от воззрений самого Пушкина и противоположна им. Непросве­щенность, темнота народа, по мнению Пушкина, не порок. Это состояние народа не является следствием сознательного выбора, у народа нет возможности просвещаться, улучшать свои нравы, именно поэтому он и просит поэта указать ему правильный путь. «Чернью» же в понимании Пушкина является в первую очередь тот, кто сознательно остается в темноте, кто делает выбор в пользу порока, кто сознательно творит зло. Именно сюда относится пуш­кинская «светская чернь», у которой есть возможность просве­щаться, которая прекрасно отдает себе отчет в том, что нравствен­но, а что безнравственно, но сознательно делает выбор в пользу безнравственности. Поэт, по мнению Пушкина, всегда находится впереди своих современников, они не в состоянии его понять до конца. Толпа подвластна веяниям времени, моде и проч. Именно поэтому поэт изначально обречен в своем служении на одиночество и не должен ждать наград за свое служение. Он сам, чутко прислу­шиваясь к окружающему миру, является мерилом истинности своих творческих поисков. Наглядный пример тому — стихотво­рение «Поэту» (1830), написанное в форме сонета:

Поэт! не дорожи любовию народной.

Восторженных похвал пройдет минутный шум;

Услышишь суд глупца и смех толпы холодной,

Но ты останься тверд, спокоен и угрюм.

Ты царь: живи один. Дорогою свободной

Иди, куда влечет тебя свободный ум,

Усовершенствуя плоды любимых дум,

Не требуя наград за подвиг благородный.

Они в самом тебе. Ты сам свой высший суд;

Всех строже оценить умеешь ты свой труд.

Ты им доволен ли,

Взыскательный художник?

Доволен? Так пускай толпа его бранит

И плюет на алтарь, где твой огонь горит,

И в детской резвости колеблет твой треножник.

Однако осознание своего призвания, своей твердой уверенности и правильности выбранного пути — еще не все. Пушкина мучают сомнения о том, насколько осязаемо, реально воздействие пророка (поэта) на людей. Периоды оптимизма сменяются минутами отчая­ния, когда поэт видит, что люди по-прежнему коснеют во зле и неправедности. Характерный пример — стихотворение «Свободы сеятель пустынный...», написанное в 1823 г.:

Свободы сеятель пустынный,

Я вышел рано, до звезды;

Рукою чистой и безвинной

В порабощенные бразды

Бросал живительное семя —

Но потерял я только время,

Благие мысли и труды...

Паситесь, мирные народы!

Вас не разбудит чести клич.

К чему стадам дары свободы?

Их должно резать или стричь.

Наследство их из рода в роды

Ярмо с гремушками да бич.

Отражение идей «поэзии действительности» в лирике Пушкина (но Белинскому),

а) Белинский о поэтическом отношении Пушкина к жизни: «Он созерцал природу и действительность под особенным углом зре­ния, и этот угол был исключительно поэтический».

б) Белинский о способности Пушкина проникать в противоре­чии жизни, в тайны бытия: «Как истинный художник, он владел... инстинктом истины, этим тактом действительности, который... указывал ему... на источник и горя, и утешения, и заставлял его искать целения и той же существенности, где постигла его болезнь».

в) Белинский об источнике поэзии Пушкина: «Что для прежних поэтов было низко, то для Пушкина было благородно, что для них была проза, то для него была поэзия».