Образ Петербурга в поэтических произведениях А. С. Пушкина и Н. А. Некрасова

Образ Петербурга занимал и занимает по сей день важное место в русской литературе. В отличие от «златоглавой и белокаменной» Москвы, облик и история которой неотделимы от многовековой истории русского государства, Петербург скорее город «мифо­логический». Это, по словам Достоевского, «умыш­ленный город»; он построен по дерзкому плану Петра на болотах, назло природе и «надменным сосе­дям». Не будучи «укорененным» в русской истории, Петербург живет мифом о Петербурге, а отсутствие уходящей в глубь веков родословной компенсирует­ся богатой, яркой литературной биографией.

Два образа Петербурга, созданные поэтами с прин­ципиально разными эстетическими установками, не только полемичны по отношению друг к другу, по и различны по ракурсу изображения, эмоциональному колориту. Возвышенный образ Петербурга создан и «петербургской повести» А. С. Пушкина «Медный всадник». Уже само название произведения выводит образ города на первый план, а символом столицы становится памятник ее основателю. Во вступлении Петербург предстает перед читателем как «дворцов и башен грозные громады», как «неколебимая» во­енная столица, в лучах славы которой «померкла старая Москва». Пафос пушкинского описания тяго­теет к торжественности и возвышенности оды: «Пет­ра творенье», «Невы державное теченье», «полнощ­ных стран краса и диво» — вот та стилевая доминан­та, которая определяет изображение Петербурга в поэме. И хоть и называют новую столицу «цари­цей», а Москву— «порфироносной вдовой», Петер­бург остается городом искусственным, «Петра тво­реньем», служащим «окном в Европу», но не Домом для человека. Петербургская жизнь почти никогда не оставляет человека наедине с самим собой, она происходит «на виду» у света, требуя соблюдения его законов и участия в его ритуалах. Подробное описа­ние дня светского человека мы находим в первой главе «Евгения Онегина»:

Бывало, он еще в постеле:

К нему записочки несут.

Что? Приглашенья? В самом деле,

Три дома на вечер зовут:

Там будет бал, там детский праздник.

Главный герой романа становится нашим гидом, вместе с которым мы можем побывать в театре, вый­ти на петербургский бульвар, отправиться на бал, где «толпа мазуркой занята». День Онегина — это свое­образный путеводитель по быту и нравам столично­го дворянства, и благодаря «близкому знакомству» с главным героем мы имеем возможность заглянуть и в кабинет «философа в осьмнадцать лет», и в свет­скую залу, и за театральные кулисы, узнать, что зани­мало «ум и душу» молодого человека его времени, о чем говорили на светском рауте и даже что модно было носить в Петербурге двадцатых годов прошлого века.

Таким образом, вступление поэмы «Медный всад­ник» и петербургские главы «Евгения Онегина» представляют Петербург как город, с одной стороны, величественный, исполненный торжественности и горделивости; с другой — праздничный и беззабот­ный, точнее, погруженный в светские заботы о прие­мах, балах, театральных новинках.

В противовес пушкинскому Петербургу Некрасов создает свой образ города — города контрастов. Об­ращаясь к Пушкину в поэме «Несчастные» как к певцу Петербурга, Некрасов говорит:

О город, город роковой!

С певцом твоих громад красивых...

Не спорю я:   прекрасен ты

В безмолвной полночи безлунной,

В движенье гордой суеты!

Но Некрасов видит свою задачу в том, чтобы опи­сать все то, что обошел Пушкин, и утверждает права и значение темы социальных противоречий. В соот­ветствии с эстетическими представлениями «нату­ральной школы» Некрасов создает не столько высо­кий образ столицы, сколько (в большинстве случаев) трагическую хронику жизни большого города. Для него Петербург является прежде всего социальным пространством, наполненным самыми прозаически­ми реалиями.

Если Пушкин в «Медном всаднике» дает пано­рамное изображение города («громады стройные теснятся»), не выделяя отдельных зданий и любуясь Петербургом словно издали, то Некрасов изображает город через уличные сцены, каждая из которых явля­ется эпизодом социальной жизни, остановленной картиной социального быта. Как правило, действие происходит в людном месте: на Сенной площади («Вчера вечор в часу в шестом...»), на Невском про­спекте («Кому холодно, кому жарко!» из цикла «О погоде»), у ворот богатого дома («Размышления у парадного подъезда»). Каждая сценка дается Некра­совым крупным планом; в кадре мы видим усталые лица крестьян, в растерянности дающих «скудную лепту» самодовольному швейцару, охраняющему по­кой чиновного хозяина, или бравого усача, летящего на тройке «потешиться лихо» на кладбище («Кому холодно, кому жарко!»). Предметные реалии, попа­дающие в поле зрения поэта, становятся социальны­ми знаками: так, в облике простых «деревенских русских людей» он отмечает дыры на армяках и стоптанные лапти; в стихотворении «Вор» наряду с «дырявым сюртуком» «похитители калачей» от внимательного взгляда автора не ускользает и болез­ненный цвет лица, и дрожащие руки несчастного.

Но не только обилие героев из низов отличает стихи Некрасова о Петербурге. Сам город, кажется, повернут к читателю своей «оборотной стороной». «Строгий» и «стройный вид» пушкинского Петер­бурга сменяется «прегрязными улицами», «канала­ми, что летом зловонны»; в некрасовском Петербур­ге «грязны улицы, лавки, мосты». «Невы державное теченье, береговой ее гранит» воспринимаются про­тивоположно:

...С какой-то тоской безотрадной

Месяц с ясного неба глядит

На Неву, что гробницей громадной

В берегах освещенных лежит.

«Ликующая» Нева Пушкина в изображении Не­красова предстает «угрюмой» и «мрачной». Обраща­ет на себя внимание и выбор реальных примет Пе­тербурга двумя поэтами:  если Пушкин останавливает взгляд на светящейся в «прозрачном сумраке» Адмиралтейской игле, то Некрасов, описывая внеш­ний облик города, выделяет шпиль Петропавлов­ской крепости, «перед длинной стеной крепостною». Пушкинское описание Петербурга во вступлении к «Медному всаднику» становится гимном городу, прославлением «военной столицы», утверждением мощи российского государства. Некрасов же видит Петербург «наводящим уныние и сплин», «государ­ственной темницей», постоянно напоминающей о границах личного суверенитета и свободы.

Различается и цветовой спектр Петербурга: блеск, «веселый света, снежная радуга, «блистающие фона­ри» Пушкина уступают место мрачному колориту, а точнее, черно-белой некрасовской графике. И даже обращаясь к «светлым картинам» жизни русской столицы, Некрасов не забывает отметить:

... зимой

Словно весь посеребренный, пышен

Петербург самобытной красой!

По каналам, что летом зловонны (!),

Блещет лед...

(«Кому  холодно,   кому  жарко!»)

Самая безмятежная картина неожиданно может прерваться «стоп-кадром», резко меняющим тональ­ность описания:

Но зимой - дышишь вольно; для глаза -

Роскошь!..

Даже клячи извозчичьи бегу

Прибавляют теперь.

И картины пробуждения Петербурга, сохраняя почти одинаковый набор реалий городской жизни, разительно отличаются как эмоциональной атмосфе­рой, так и пониманием смысла описываемых собы­тий. Первая глава «Евгения Онегина» рассказывает о «деловом» Петербурге, который торопится жить, поспевая за стремительным ритмом будней;

Встает купец, идет разносчик,

На биржу тянется извозчик...

Темп жизни в столице подчеркивается, кажется, самой структурой фразы: глагол, существительное, глагол... Динамика пушкинской фразы не терпит остановок, уточнений, пояснений. Некрасовское же "Утро» полно апатии, тоски, предчувствий и знаков смерти:

Торгаши просыпаются дружно...

Целый день им обмеривать нужно,

Чтобы вечером сытно поесть...

………………………………….

Дворник вора колотит — попался!

Гонят стадо гусей на убой;

Где-то в верхнем этаже раздался

Выстрел— кто-то покончил с собой...

В одном понятийном ряду оказываются воры, гу­си, дворники, самоубийцы, и равно бессмысленны становятся и утренние «заботы», и сама жизнь.

Однако нельзя сказать, что два образа Петербур­га — Пушкина и Некрасова - отрицают друг дру­га. Между ними есть и преемственность: Некрасов продолжает и развивает то «прозаическое» начало и поэзии, которое впервые обнаружилось в творчестве Пушкина. Петербургское наводнение, изображенное Пушкиным в «Медном всаднике», во многом опре­делило поэтику будущих некрасовских описаний:

...Обломки хижин, бревна, кровли,

Товар запасливой торговли,

Пожитки  бледной  нищеты...

Но если у Пушкина эта картина лишь одна из граней облика города, то для Некрасова она станет образцом объективно-прозаического повествования о жизни столицы.

Таким образом, если Пушкин окружает прозаиче­ские реалии поэтическим ореолом, то Некрасов про­заизирует возвышенное. Образ Петербурга в твор­честве Пушкина и Некрасова — это не просто изо­бражение города на разных этапах его истории, но и показ разных аспектов и разных граней жизни сто­лицы. Два разных лика Петербурга взаимодополня­ют целостную картину, тем самым давая читателю возможность увидеть город в разных его ипостасях.